Снимаем небольшой документальный фильм о вокально — хоровом ансамбле «Славяночка». Режиссёр Настя Строчкина, оператор Настя Колегова, звукооператор Елисей Макрушин, продюсер Ольга Жирнова.
Москва. Март. Мы с Олей сидим в кафе «Саттва» на улице Куусинена. Я с набитым ртом рассказываю о своих делах. Это вторая порция самос за день, которую я с удовольствием поглощаю. Оля задержалась на работе примерно на час. Мне ничего не оставалось, как скрасить ожидание вкусным перекусом. Но я знала, что позже, когда Оля придет, не смогу спокойно сидеть и смотреть, как она ест самосы, поэтому оставила место для второй порции.
Самосы — блюдо индийской кухни, по-нашему пирожки. Индийцы в наивысшей степени разбираются в еде: она согревающая, маслянистая, пряная, но при необходимости может и охладить. Индийцы знают толк в начинке, а точнее, в её количестве. Тесто в самосах играет роль тонкого удерживающего барьера между начинкой и тем, кто собирается ею насладиться. Я всегда считала, что тесто для начинки должно быть как правильная рама для картины — подчёркивать ее достоинства и не оттягивать на себя слишком много внимания. Начинки в самосах выдающиеся и по размерам, и по вкусу. Мои любимые — яблоко, мак, зелень и сыр, чечевица с пряностями.
— Ты же понимаешь, что я не просто так тебя позвала на встречу.
— Умммууу, — ответила я, через набитые щеки, а потом, проглотив, — конечно, понимаю, Оль.
— Я хотела сперва выяснить, как у тебя дела, в каком ты сейчас состоянии.
— А я все жду, когда ты перейдешь к сути дела… Встретились два шпиона. Сели друг напротив друга. Слушают и терпеливо ждут, когда собеседник раскроет свои намерения.
Оля мне нравится. Она относится к тому типу горожан (надо сказать, моему самому любимому), которые или почти исчезли, или их совсем не видно из-за витринности современной Москвы. Оля просто родилась в Москве. Так же просто как, люди рождаются в любом другом городе нашей страны, и их зовут пензенцы, сургутяне, читинцы, магаданцы.
Оля — инженер-проектировщик. Родители Оли — радиоинженеры. Они участвовали в подготовке и строительстве объектов Олимпиады -80 в Москве, монтировали новые студии, когда в стране появилось цветное телевидение. Папа Оли по самоучителю освоил игру на фортепиано. В их доме всегда играла музыка. Бабушки, когда собирались, пели, мама пела. Интеллигенция, одним словом, но не ряженая, а настоящая — трудолюбивая, спокойная, с прекрасным чувством юмора и всегда переживающая, что своей просьбой или словом принесет беспокойство окружающим.
Глядя на Олю, сразу вижу человека. У материального изобилия, особенно в городе, есть грань, которую очень легко пересечь, а выбираться, как из болота очень сложно, и даже болезненно. За этой гранью царит пошлость. Блага выпирают, блестят, пикают, шумят, бибикают. Нет им конца и края. Они и услаждают, и душат одновременно. Человека там очень трудно разглядеть.
Мы с Олей познакомились четыре года назад. Вместе учились в проекте Марины Замшарифовны, «Институт Бхагавад- Гиты». Постигали основы духовной науки. Меня тогда посетила очень радостная и энергичная муза. Итогом нашего обучения стало видео в стиле немого кино «Агенты Бхагавад — Гиты». До меня доходили слухи, что его показывали на фестивалях, которые организовывала команда Марины Замшарифовны. А за мной закрепился статус очень творческой барышни с замашками на должность режиссёра.
— Помнишь хор, в котором я пою? Я ещё год назад хотела тебе написать.
— Припоминаю, — отвечаю я, всё ещё с набитым ртом.
— Надо снять про нас ролик.
— Сроки?
Оля замолкает. Наступает пауза. По лицу Оли расползается улыбка.
— Насть…
— Понимаю. Сроки — это вчера. Узнаю твой стиль, Оль. И даже соскучилась по нему.
Мы смеёмся, доедаем оставшиеся самосы и разбегаемся по своим делам.
Позже мы начали обсуждать съёмки, готовиться, собирать команду. И, тьфу- тьфу, уже приблизились к последнему съёмочному дню.
Вернемся в кафе «Саттва» на улице Куусинена. Мы с Олей попрощались. Она пошла на работу, а я — пешком до метро «Сокол». Пройдя по улице Куусинена и обогнув Песчаную площадь, я вышла на Новопесчанную улицу. Эта широкая прямая улица ведет прямо к метро. Из всех мест Москвы, где я чаще всего бываю, этот маршрут до метро вызывает ощущение гармонии. Все дело в архитектуре. Да, у этой улицы и района, где она находится, есть история: было село Всехсвятское, текли речки Ходынка и Таракановка, было Братское кладбище жертв Первой мировой войны, была капитальная застройка в конце 40-х годов. Я не поклонница архитектурных излишеств сталинской эпохи. Но здесь архитекторы создали единый жилой квартал — малоэтажный, нарядный и при этом не кричащий о своей красоте. Из-за своей простоты, по сравнению с другими амбициозными проектами, и назначения (тогда начало развиваться массовое жилищное строительство) его так и называли «народные сталинки». Я вообще всеми руками за горизонтальную концепцию строительства. Бескрайность русских земель и «широта» людей, на ней живущих, говорят сами за себя, нужно только к этому прислушаться.
Дойдя до метро, я поняла, что фильм в моей голове уже готов. Четко вырисовались отдельные кадры, которые во что бы то ни стало должны быть сняты. Я никогда не анализировала процессы, происходящие во время творческого поиска, обдумывания идеи. Слава Курилов в своем рассказе «Один в океане. История одного побега» написал: «У меня рано появился свой внутренний мир, и мне было интересно жить в нем». К тридцати шести годам я понятия не имею (хотя нет, имею, просто речь сейчас не об этом), как это работает, видимо, во внутреннем мире накопилось. Воспоминания, образы — имеют место быть. Они перемешиваются, приукрашаются и трансформируются так, что от первоисточника и следа не остается. Еще звук. Иногда играет тихая мелодия, иногда трудно различимые звуки, а иногда зов, как у Славы Курилова: «И еще зов. Не знаю откуда. Но его нельзя было не услышать… Я брошен в этот мир для какой-то неизвестной мне, но вполне определенной цели. Я должен чему-то научиться, что-то понять, должен сам найти дорогу домой, и она лежит через море. Никто не сможет мне помочь. Мне не будет покоя, если я оставлю дорогу и „присяду отдохнуть“, я должен постоянно искать мой путь обратно».
Все три съемочных дня мы со съемочной командой и коллективом провели в местах, где история пустила крепкие корни. Репетицию и интервью мы снимали дома у Дины Алексеевны, руководительницы хора. Квартира находится в Доме с башней на Смоленской площади. Дина Алексеевна рассказала мне городскую байку. Когда архитектор Иван Жолтовский добавил в проект башенку, Сталину эта идея не понравилась. Он спросил у Жолтовского, зачем она нужна. Тот ответил, что это его художественный замысел. Сталин сказал: «Ну, раз художественный замысел, тогда за ваш счет». В доме была своя иерархия: квартиры в первом подъезде выдавали генералам НКВД, далее — всем, кто попроще. Попроще — это инженеры, конструкторы. Супруг Дины Алексеевны, дядя Миша (так его между собой называли ученики Дины Алексеевны), работал с Михаилом Леонтьевичем Милем, генеральным конструктором вертолетов Ми. В коридоре квартиры за стеклом серванта стоит большая черно-белая фотография, где дядя Миша и Михаил Леонтьевич работают над чертежами. Семья Дины Алексеевны сохранила квартиру в том виде, в котором она была при сдаче дома. Потолочная розетка, большая хрустальная люстра с позолотой, гипсовые карнизы, межкомнатные деревянные проемы со вставками из стекла, паркет — все это из конца 40-х годов. Мебель привозил дядя Миша из командировок — из Перу и Германии. Трудно не согласиться с тем, что сейчас всё стремится к одноразовости. И так же трудно не согласиться, что хорошая, добротно сделанная вещь работает долго. У Дины Алексеевны стоит пианино. Его ей подарил отец, привёз из Германии, когда она ещё была девочкой. И до сих пор оно служит прекрасному.
Концерт мы снимали в «Доме Н. В. Гоголя» на Никитском бульваре, дом 7А. История этого дома уходит в семнадцатый век. Когда я со съемочной группой вошла внутрь, меня сразу охватила радость. Как же всё гармонично складывается. Из квартиры на Садовом кольце мы попали в дом на Бульварном кольце. Ощущение, что мы и не выходили из квартиры, а просто перешли из маленькой комнаты с пианино, где проходят репетиции, в большой зал, в котором вот-вот соберутся приглашенные гости и начнется творческий вечер.
Дело совсем не в архитектуре или истории. Дело в людях. Мне повезло познакомиться с таким человеком, как Дина Алексеевна, и быть сопричастной к её жизни. Дина Алексеевна — педагог. Я прочитала, что педагог переводится как «ведущий детей». Дина Алексеевна более сорока лет ведёт своих детей. Она учила их жизни и продолжает учить. Всё не так, как в школе или университете. У Дины Алексеевны и её учеников нет первого сентября или выпускного. Это одни и те же дети, правда, они уже давно выросли, и у них есть свои дети. Они всё так же приходят в квартиру Дины Алексеевны, пьют чай, делятся своими жизненными переживаниями, репетируют, а потом дают концерт для своих семей, для друзей, знакомых и доброжелателей. Когда я брала интервью у Дины Алексеевны, она приподняла одну руку вверх, указывая на потолок. Этот жест уходил выше потолка, выше неба, и она сказала: «Настя, понимаешь, меня точно вели. У меня вся жизнь так сложилась, чтобы я могла исполнить свой долг — быть педагогом». Дина Алексеевна прониклась к нашей съемочной группе. После каждого съемочного дня она повторяла: «Какие хорошие ребята, какие хорошие ребята». Настя — оператор. Елисей — звукооператор. Они двадцатилетние ребята. Учатся, играют в рок-группе. Многие сейчас ругают молодёжь, а мне повезло встретить Настю и Елисея. Наша работа шла слаженно, спокойно, без спешки, без надрыва.
P. S. Съёмочная группа ушла на монтаж, а коллектив «Славяночка» на каникулы.
P. P. S. В этой истории всё началось с самос, ими же и закончилось (я ела их, пока думала, как провести интервью, и в последний съёмочный день). Пусть и дальше все дела начинаются и заканчиваются с вкусной еды и приятной беседы.
